Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ничего, бабушка, мы и холодный съедим.
Растирая на ходу крепкое загорелое тело, парень направился к дому. Бабка Параскева семенила рядом и сетовала на то, что её любимый внук хоть и вымахал с версту коломенскую, а ума-разума не нажил. Видать, всё то, что ему было Богом отпущено, в рост ушло, на ум даже крохи не осталось. Весь в деда! Два метра красоты и ничего боле! Ишь, чего удумал-то? Это опосля сна да лёдяной водой себя ополаскивать!
И вдруг она резко сменила и тему, и тон:
– Давай, поспешай, внучек! Сённи-то денёк добрый выдастся, дожжа сённи не будет – трава шибко росна. А ить скоро занепогодит – мочи нет, как мои ноги ноют, всю ноченьку места им найти не можно было. Надо успеть убрать сено.
В избе пахло свежеиспечённым хлебом и пирогами. Наскоро позавтракав, Василий пошёл запрягать Воронка. Дед Тарас степенно вкушал чай и ожидал, когда сноха будет готова к выезду.
На широкой скамье у окна стояла собранная на покос сумка с обедом, а Варвара в который уж раз суетно пересматривала её содержимое. Вроде, ничего не забыла. Вроде, всё. Ой, а квас-то, квас! Она метнулась к двери, чтобы достать из погреба-ледника жбан с этим необходимым в жаркий июльский день напитком, но была остановлена свекровью:
– Квас в сенцах, я его уже приготовила.
– Ну, тогда всё. Ты, мама, тут за Жданкой досматривай, она вчерась ногу повредила, так я её на задах привязала. Пущай денёк-другой дома попасётся.
И озабоченно добавила:
– Только бы Звездочка свою матерь не надыбала да сосать не пристроилась
Щеки её рдели нездоровым румянцем, глаза лихорадочно блестели, а на лбу выступили капельки пота. Бабка Параскева внимательно посмотрела на сноху, подошла к ней, прикоснулась рукой ко лбу.
– Неча тебе, девка-мать, сённи на покосе делать, там и без тебя управятся. К дохтуру тебе надо, а не на луга. Просквозило, чай, вчерась тебя, вся горишь. Сейчас я отвар сготовлю.
Варвара отмахнулась.
– Да пустое! Просто малость притомилась, само пройдёт. Какой доктор?
Но свекровь была непреклонна.
– Вот то-то и оно, что до дохтура у нас, как до бога… прости меня, Господи, что всуе тя помянула! – она перекрестилась и прикрикнула на Варвару:
– Ложись под одеяло! Живо! И не перечь! Я сейчас за травками в сенник схожу. Дед, пошли, поможешь мне лестницу приставить.
Они вышла из избы.
– Она часом на покосе в воду не окуналась? – спросила бабка Параскева.
Дед Тарас пожал плечами.
– Так они третьего дня пополудни все в воде чуток побултыхались, когда Добрынинскую падь гребли, которая аккурат у самой Быстринки. Жарко же было.
– «Жарко же было», – передразнила его бабка Параскева. – Вода-то в Быстринке не теплее нашей колодезной! Нельзя Варваре застужаться, по-женски у ёй нелады. Сейчас-то она, навроде, только простуду подхватила, но вот почки её мне не нравятся. Под глазами мешки…
Дед Тарас виновато посмотрел на неё – не доглядел, старый пень, дозволил хворобе сноху на покосе подкараулить, будь оно неладно, это бултыханье в Быстринке!
– Может, фершала привезть? Так я Карьку запрягу и мигом его примчу, а Васятка пущай на гребь один с девками едет. Илья с сынами последнюю деляну выкосит, к ним переедут и зачнут зарод метать.
– Не надо фершала, – отмахнулась бабка Параскева. – Я все ейные болячки знаю как свои, не раз их врачевала. Ежели бы ране прознать про ваше купанье, я бы в тот же день попоила её отваром брусничника, ноготками распаренными подышать заставила да ими же и горло пополоскать, глядишь, легчей бы ёй было. То ладно, что хоть сегодня заприметила, что девке худо.
И крикнула внуку:
– Васятка! Заскочь в избу за тормозком, мать сённи дома останется.
Дед Тарас поправил свежую траву на телеге, умостился на передке и взял в руки вожжи.
– Но!
Воронок вынес телегу за ворота.
– Тпру!
Воронок остановился, поджидая следующей команды.
Василий закрыл ворота и легко бросил своё гибкое тело на телегу.
– Но!
Бабка Параскева осенила их всех: старика, внука, Воронка и телегу – троекратным крестным знамением.
– Ужо поезжайте с Богом!
Глава 3
Село казалось полупустым. Оно и понятно – все, от мала до велика, на покосах. Только стайки ребятишек проносятся по улицам да на крыльце сельсовета дымят самокрутками председатель Григорий Перегудов и секретарь Савелий Иванихин. Увидев Громовых, Григорий поприветствовал их взмахом руки, а Савелий спустился на ступеньку ниже, с подчёркнутым подобострастием поясно поклонился и ядовито-медово пропел:
– Доброго утречка, Тарас Николаевич! Доброго утречка, Василь Ильич! На гребь собрались?
– Доброе, – буркнул Василий. Дед Тарас кивнул в ответ и понужнул Воронка. Конь послушно прибавил ходу.
– Ну, счастливо вам! Гребите, гребите! Да поболе! Будет кого раскулачивать!
Понеслось им вслед напутствие секретаря вместе с его злорадным хохотом. Телега, оставив за собой лёгкое облачко пыли, свернула в проулок.
Григорий затушил самокрутку и резким щелчком отправил её в заросли лопуха.
– Ты бы, Савелий, не молол своим языком, чего не след. Кого это ты раскулачивать собрался? Громовых?
Он исподлобья взглянул на секретаря.
– А то кого же ещё? Директива колхоз организовать пришла? Пришла. Есть установка партии на то, что все должны в него вступить? Есть. Сказано, что зажиточных крестьян, не вступивших в него, нужно раскулачить и выслать к едрене-фене как классово чуждый и оченно зловредный алимент? Сказано.
– Про феню там ничего не написано, – криво улыбнулся Григорий. – А потом, почему ты решил, что Громовы именно этим элементом являются? Ты часом не забыл, что как раз они больше всех сдавали всего продукта, что нам по продналогу спускали? А сколько ты, Савелий, отваливал государству? Ноль без палочки?
Он прищурился и с насмешкой посмотрел на Савелия. Тот опешил, но тут же пришёл в себя.
– Я-то? А мне сдавать было нечего, я не мироед какой-то там, чтобы богатеть. Пока я в Гражданскую войну власть нашу народную защищал, Громовы тут овец, коров, коней да прочее скотство разводили.
– Громовы тоже не стояли в стороне от Гражданской. Егор, сын Кузьмы Николаевича, голову на Дальнем Востоке сложил. Да и Тарас Николаевич в той войне двух младших сынов потерял. С неё только один Илья воротился. И все они воевали за власть Советов!
– Зато старший сын Северьяна Громова у беляков служил. Жаль, домой не воротился, а то я бы его собственноручно прикончил.
– Прикончил бы, конечно, – недобро усмехнулся Григорий. – Но прикончил бы не по политическим убеждениям, а за Дарью, которая не за тебя, а за Петра замуж пошла.
– Ага, за Петра, – ухмыльнулся Савелий. – Пойтить-то она за него пошла, а теперь вдовствует. Вот вышлем её из села, как кулачку… Вместе со свёкрами и с Петькиным помётом!
Григорий осуждающе посмотрел на него, сплюнул под ноги и вошёл в распахнутую настежь дверь сельского совета. Савелий засунул руки в карманы обтрёпанных брюк, покачался взад-вперёд на носках давно не чищеных сапог.
«Защищаешь кулацкую сволочь, Григорий Степаныч, – подумал он. – Ну-ну! Поглядим, чем это для тебя обернётся!
А как он поглядел на меня, когда я сдуру ляпнул про то, что Петьку прикончил бы! Тут и про Дарью не забыл помянуть, пёс шелудивый! Неужто понял, что я тогда… на охоте…? Ведь жакан-то мой тогда куда-то бесследно исчез. Куда?
А вдруг он знает и о том, что произошло в Малой Елани в сентябре девятнадцатого? Да нет, откуда! Свидетелей-то не осталось.
Конечно, нет… Конечно, про Малую Елань Гришка не знает, он просто не может знать…».
Действительно, Григорий Перегудов ничего не знал ни про Малую Елань, ни что там произошло в памятном для Савелия сентябре девятнадцатого.
Глава 4
А ведь, казалось бы, совсем недавно Савелий Иванихин и Петька Громов были не разлей вода, будто ещё вчера бегали в ближайший лесок за грибами и ягодами, удили в Быстринке рыбу. Дядька Северьян, которого Савелий почитал за отца, научил их точить пилы, делать топорища, плести корзины, вырезать из берёзовых поленьев ложки, а из бересты мастерить туески и прочую посуду.
Но больше всего нравилось Савелию делать посуду из глины. Он быстро освоил премудрости работы на гончарном круге и сначала под присмотром Северьяна, а вскоре и самостоятельно производил на свет такие горшки, чашки, кружки и кринки, что сам учитель диву дивился способностям своего ученика. Правда, обжиг пареньку он ещё не доверял. Рано, говорил. И напрасно. У Савелия и обжиг получился бы хороший.
Потом все берестяные и глиняные изделия Северьян вёз на базар. На деньги, вырученные от продажи посуды Савелия, покупал и привозил Иванихиным то, что заказывала мать.
- Перекрёстки судеб человеческих. Повесть. Рассказы. Стихи - Ольга Трушкова - Русская современная проза
- Исчадие ада - Ольга Трушкова - Русская современная проза
- Варька - Светлана Фетисова - Русская современная проза
- Правильный мужчина - Анна Шувалова - Русская современная проза
- Прощеное воскресенье - Олег Лазарев - Русская современная проза
- Проходя мимо. взгляд на мир - Олег Устинов - Русская современная проза
- История одной любви - Лана Невская - Русская современная проза
- Свой путь (сборник) - Мария Метлицкая - Русская современная проза
- Жизнь между схватками - Артемий Гвазава - Русская современная проза
- Отдавая – делай это легко - Кира Александрова - Русская современная проза